Читать книгу - "Голод  - Майкл Грант"

Гостиница упиралась в стену УРОДЗ, прозрачный непреодолимый барьер, ставший границей нового мира.

– Потерпи, Патрик, – сказала Лана, когда пёс принялся подтолкивать её головой, выпрашивая завтрак. Она вскрыла жестяную банку корма «Альпо» и, отодвигая Патрика, положила несколько ложек в стоящую на полу миску.

– Вот. Боже, ведёшь себя так, будто я тебя голодом морю.

Сказав это, она задумалась, как долго сможет продолжать кормить Патрика. Теперь собачью еду стали есть и дети. А на улицах бродило полно тощих, как скелеты, псов; собаки копались в мусорных баках бок о бок с детьми – искали объедки, выброшенные неделями ранее.

В «Вершинах» никто, кроме Ланы, не жил. Сотни комнат, заросший водорослями бассейн и теннисный корт, разрезанный барьером. С её балкона отлично просматривался пляж внизу и неестественно спокойный океан.

Сэм, Эдилио, Астрид и Дара Байду – которая выполняла роль фармацевта и медсестры, – были в курсе, где находится Лана, и могли найти её, если она была действительно необходима. Но большинство детей не знали, так что отчасти ей удалось вернуть личное пространство.

Она с тоской смотрела на собачью еду. Уже не в первый раз Лана задумалась: а каково это на вкус? Должно быть, лучше, чем подгоревшие картофельные очистки с соусом барбекю, которыми питалась она сама.

Когда-то в гостинице было полно еды. Но, по распоряжению Сэма, Альберт и его команда всё забрали и перенесли в «Ральфс». Откуда Дрейк сумел стащить немалую часть и без того стремительно убывающих остатков.

Больше в гостинице еды не осталось. Опустели даже мини-бары в номерах, где раньше хватало вкусных батончиков, чипсов и орешков. Осталось только спиртное. Ребята Альберта не тронули выпивку, потому что толком не знали, что с ней делать.

Лана не подходила к этим маленьким коричневым и белым бутылкам. До сих пор.

Именно из-за алкоголя её отправили сюда, подальше от дома в Лас-Вегасе. Она стащила у родителей бутылку водки – вроде как, чтобы передать одному знакомому мальчику постарше.

Впрочем, это была «подчищенная» версия, которую Лана ухитрилась выдать родителям за правду. И всё же они решили отослать её к дедушке на далёкое ранчо, чтобы дочь «хорошенько подумала над своим поведением».

Теперь, в мире УРОДЗ, Лана стала кем-то вроде святой. Но ей было лучше знать.

Патрик доел корм, и кофе как раз сварился. Лана налила себе чашку, добавила подсластителя «Ньютрасвит» и немного сухих сливок – всю эту роскошь она нашла в тележках у горничных.

Вышла на балкон и сделала глоток.

Играла музыка: в комнате работал CD-плеер. Похоже, кто-то из прежних постояльцев забыл в нём старый диск Пола Саймона, и Лана сама не заметила, как заслушалась.

Среди композиций была одна песня о тьме. О её приветливости. Почти приглашение. Она слушала её снова и снова.

Иногда музыка помогала забыть. Но только не эта песня.

Краем глаза Лана заметила кого-то внизу, на пляже. Вернувшись в комнату, она достала бинокль, найденный в чемодане какого-то давно исчезнувшего туриста.

Двое маленьких детей, на вид не старше шести, играли на скалистом пирсе, уходящем в океан. К счастью, прибоя не было. Но камни местами походили на сваленные в кучу бритвенные лезвия, острые и скользкие. Ей следовало бы…

Позже. Хватит с неё ответственности. Лана никогда не была ответственным человеком и устала от ноши, которую на неё взвалили.

По УРОДЗ постепенно распространялись различные «взрослые» пороки. Некоторые безобидные, как, например, пристрастие к кофе. Другие – травка, сигареты, алкоголь, – не были столь безвредными. Лана знала о шестерых детях, ставших закоренелыми алкоголиками. Они пытались заставить её лечить их от похмелья.

Другие без конца курили марихуану, найденную у родителей или в комнатах старших братьев и сестёр. И почти каждый день можно было увидеть, как дети от восьми и старше, кашляя, затягиваются сигаретами, пытаясь казаться крутыми. Однажды Лана поймала первоклассника, который пытался зажечь сигару.

Излечить такое Лане было не под силу.

Иногда она мечтала снова оказаться в хижине Отшельника Джима.

Эта мысль приходила ей в голову не один раз. Она часто вспоминала о странной хижине посреди пустыни и необычной зелёной лужайке вокруг неё – теперь, скорее всего, трава потемнела и пожухла.

Именно там Лана нашла убежище после автокатастрофы. А вскоре – снова, на этот раз после нападения стаи койотов.

Сам домик сгорел до основания. От него не осталось ничего, кроме пепла. И золота, разумеется. Даже если золотой запас Отшельника Джима расплавился, золото всё равно осталось там, под досками.

Золото. Из шахты.

Шахта…

Лана сделала большой глоток из пластикового стаканчика и обожгла язык. Боль была нужна, чтобы сконцентрироваться.

Шахта. Тот день хорошо сохранился в её памяти, но не с чёткостью реальных событий, а вроде кошмарного сна.

Тогда она ещё не знала, что с возникновением УРОДЗ все взрослые испарились. И отправилась в шахту в поисках отшельника, надеясь хотя бы найти его автомобиль и добраться на нём до города.

Отшельник нашёлся: его труп лежал у входа в шахту. Джим не исчез, он был мёртв. А это значит, смерть наступила ещё до появления УРОДЗ.

За Ланой пришли койоты и повели её в глубь шахты. И там она обнаружила… это. Нечто. Мрака, так его называли койоты: Мрак.

Она помнила, как её ступни налились тяжестью, словно к ним привязали кирпичи. Как сердце замедлилось и глухо стучало в груди, каждый стук – словно удар кувалды. Ужас, который пробирал гораздо глубже, нежели обычный страх. Тошнотворное зеленоватое свечение, наводящее на мысли о гное, болезнях, опухолях.

Дремота, которая ею овладела… потяжелевшие веки, опустошённый разум и чувство, будто кто-то вторгается в…

Иди ко мне.

– Ай!

Чашка треснула. Горячий кофе залил всю её руку.

Лана вспотела. Дыхание давалось с трудом. Она сделала глубокий вдох, и ей показалось, будто она забыла, как дышать.

Оно всё ещё было в её голове, тот монстр из шахты. Он проник в неё. Иногда девушка отчётливо слышала его голос. Разумеется, это галлюцинации. Никакой не Мрак. Их разделяют мили. Он сидит глубоко под землёй. Он же не может…

Иди ко мне.

– Никак не могу забыть, – прошептала Лана Патрику. – Не могу от этого избавиться.

В первые дни, когда она вернулась из пустыни и присоединилась к этому странному детскому обществу, Лана чувствовала почти умиротворение. Почти. С самого начала у неё оставалось чувство, будто ей нанесён какой-то вред, невидимая рана без определённого местоположения где-то внутри неё.

И теперь эта невидимая, нереальная, незалеченная рана открылась заново. Поначалу она убеждала себя, что это пройдёт. Что рана излечится. Зарастёт коростой. Но если это так, если она излечивалась, почему с каждым днём боль становилась всё сильнее? Как этот ужасный голос из слабого, отдалённого шёпота превратился в настойчивое бормотание?